Грани инноваций и регуляторный арбитраж. Итоги круглого стола

20 ноября прошел второй из серии круглых столов, посвященных развитию и регулированию конкуренции. Представители ведущих профессиональных объединений финансовой отрасли, ФАС России, Банка России обсуждали источники и причины возникновения регуляторных арбитражей на финансовом рынке, а также возможные подходы к их анализу и поиску инструментов для устранения и предотвращения.

Финансовый рынок характеризуется как высокими барьерами для входа и выхода, так и издержками участия, растущими, в том числе, по мере усложнения регулирования отрасли и доминирования крупных игроков. Это стимулирует поиск новых возможностей как со стороны существующих и новых участников рынка, так и игроков из смежных отраслей. Что, в свою очередь, может привести не только к появлению инноваций, но и к формированию выпадающих за периметр регулирования зон, что негативным образом влияет на конкурентные возможности «законопослушных» участников. Очевидно, что наблюдаемый тренд планомерного ужесточения регулирования финансовых услуг будет вести к росту числа таких «практик». Это означает, что перед участниками рынка со всей остротой возникает вопрос как оставаться в рамках допустимого там, где еще нет четких правил. А рано или поздно, но такая же дилемма окажется и перед регулятором – как реагировать на недопустимое без возможности заранее сформулировать правила.

Вопросы для обсуждения на круглом столе:

• Где проходит грань между созданием нового и использованием «лазеек» в нормативных актах? Как в рамках усложняющегося контекста разделить допустимые методы развития финансовых услуг в рамках добросовестной конкуренции и факты регуляторного арбитража?

• Каковы условия допустимости и критерии недобросовестности «бесплатных» услуг, в том числе при пакетировании финансовых услуг (например, при агентских продажах), перекрестном финансировании, каково их влияние на конкуренцию?

Участники круглого стола

• Эльман Мехтиев, СРО «МиР»/СРО «НАПКА» - модератор

• Виктор Достов, Ассоциация участников рынка электронных денег и денежных переводов

• Андрей Емелин, Национальный Совет Финансового Рынка

• Сергей Колганов, Банк России

• Людмила Куприянова, Экспобанк

• Андрей Лисицын, РСПП

• Алексей Маслов, Ассоциация банков России

• Мария Михайлова, Национальная платежная ассоциация

• Роман Прохоров, Ассоциация «Финансовые инновации»

• Павел Самиев, ОПОРА РОССИИ

• Ольга Сергеева, ФАС России

• Павел Шуст, Ассоциация участников рынка электронных денег и денежных переводов

• Танзила Яндиева, Экспобанк

Выводы по итогам круглого стола

1. Выработка механизмов урегулирования регуляторных арбитражей требует предварительной проработки самого понятия регуляторного арбитража – отделения противоправной деятельности, которая может быть классифицирована по формальным признакам и требует соответствующего реагирования финансового, антимонопольного регулятора или иных инстанций, от случаев, когда на формальном уровне нарушения не происходит, и, соответственно, требуется анализ и экспертиза, чтобы определить, действительно ли происходит нарушение, какие причины к нему привели и требуется ли принимать какие-либо меры.

2. Помимо непосредственного «умысла» конкретного участника рынка и «пробелов»\«уязвимых мест» в регулировании у регуляторных арбитражей может быть множество источников и причин:

• Недостаточная квалификация в области регулирования финансовой сферы у авторов бизнес-моделей оказания услуг;

• Высокие требования к традиционным участникам финансового рынка, автоматически распространяющиеся на многие оказываемые ими услуги, и отсутствие соответствующих требований к участникам смежных рынков, начинающих оказывать сходные с регулируемыми услуги;

• Доминирующее положение крупных игроков, в том числе в силу регуляторных требований и ограничений, создающее непреодолимые барьеры для входа на рынок для новых и невозможность конкуренции для иных участников;

• Отсутствие специфического регулирования для отдельных (прежде всего, новых) способов оказания услуг, использования технологий;

• Правомочность получения услуг (к примеру, дистанционно) у участников рынка из иных юрисдикций с иными нормами регулирования и т.д.

В связи с множественностью причин представляется, что не существует и невозможно выработать универсальный инструмент урегулирования ситуаций, приводящих к «арбитражу». Каждая ситуация должна анализироваться отдельно и требовать собственных мер, при том – в зависимости от результатов анализа – не только «запретительных», но и «разрешительных».

3. Регуляторный арбитраж как явление в определенной степени является следствием недостаточной формализации регуляторных норм. При этом, с одной стороны, формализация как процесс нормотворчества имеет долгосрочный характер и не всегда может оперативно реагировать на рыночные новации. С другой же стороны, очевидно, что формализация работает до определенной степени – полностью формализовать деятельность с учетом постоянных изменений невозможно.

В дополнение к существующим требуется формирование более гибких инструментов анализа и реагирования, в том числе, с вовлечением участников рынка и профильных объединений как носителей рыночной экспертизы.

4. Субъектами регуляторного арбитража являются зачастую участники смежных рынков, которые подпадают под иное регулирование и наблюдение иного регулятора, чем сегмент рынка, в котором наблюдается арбитраж. Минимизации этого должен способствовать переход от «институционального» к «функциональному» принципу регулирования – предметом регулирования, установления правил и надзорных требований должны быть виды деятельности, а не осуществляющие их субъекты.

5. Требуется дальнейшее развитие регуляторных «песочниц» как инструментов апробации регулятором рыночных инноваций. Однако «песочницы» вовлекают только те проекты, в которых авторами осознается необходимость приведения бизнес-модели в соответствие профильному регулированию.

Необходимо обеспечить доступ к регуляторной экспертизе и для тех проектов, у авторов которых отсутствует в достаточной степени компетенция в области финансового регулирования. Участники рынка и профильные объединения готовы в определенной степени выполнять данную функцию.

Отдельные тезисы участников круглого стола

Описывая критерии, применяемые при оценке случаев регуляторного арбитража и его воздействия на конкуренцию, Ольга Сергеева указала, что помимо экономических показателей они включают и соответствие деятельности правилам – «требованиям законодательства, обычая делового оборота, либо требованиям добропорядочности, разумности и справедливости». Последние случаи, где формальные критерии оценки не определены однозначно и являются предметом дискуссии, оказываются затруднительными. «Термины «добропорядочность», «разумность» и «справедливость» законодательно не закреплены. Они используются в соответствии с их общим значением в русском языке. Эти требования отражают морально-этическую оценку поведения участников рынка. И при этом эти требования в значительной мере зависят от представлений в обществе в конкретный момент времени. Соответственно, эти представления могут меняться в зависимости от изменения таких представлений».

Сергей Колганов видит проблему сходным образом. Формализация в регулировании возможна лишь до определенной степени: оно задает «некий вектор, верхнеуровневое, тезисное определение, основные базовые принципы…, чтобы участники рынка могли определить «дух» … закона».

Один из выходов здесь – «это внесение изменений в законодательство. Но это процесс небыстрый. Кроме того, как бы мы ни пытались законодательно все урегулировать, закон не сможет учесть всех возможных вариантов. … В данном случае стоит рассуждать о некоем мотивированном суждении».

Сергей Колганов проиллюстрировал данный тезис примером Информационного письма Банка России в адрес микрофинансовых организаций.

Представители ФАС России и Банка России сошлись во мнении, что «если рынок видит проблему в определённом поведении участников рынка, то очень важно донести эту позицию до регуляторов и в тех случаях, когда, на первый взгляд, проблема может казаться неочевидной, достаточно подробно, обстоятельно и даже скрупулёзно в каких-то моментах объяснить влияние этого поведения на рынок и конкуренцию».

Андрей Емелин считает, что квалификация арбитражам должна даваться через «стандартный оценочный механизм», в качестве которого может выступать, например, регуляторная «песочница» Банка России и «экспериментальные правовые режимы» Минэкономразвития. «И тот, и другой механизм – многоцелевые, предназначены, в том числе, для оценки инноваций, которые непонятно как квалифицировать. Но они же могут применяться и для оценки правомерности или неправомерности использования способа оказания финансовой услуги».

Роль профессиональных объединений, по его словам, может заключаться в том, чтобы «инициировать рассмотрение того или иного механизма или схемы на площадке Банка России или ЭПР, чтобы принятое решение квалифицировало данные действия как допустимые или недопустимые в нашем правопорядке».

Роман Прохоров считает, что более эффективным, чем «песочницы», было бы применение института саморегулирования. «С моей точки зрения, «песочницы», при всем к ним уважении, это все-таки подразделения регуляторов. А я был и остаюсь адептом саморегулирования. Если мы сами как участники рынка не выработаем подходы и не будем их продвигать, то «песочниц» недостаточно, чтобы эту ситуацию урегулировать».

Мария Михайлова также считает, что, по крайней мере на начальном этапе работы с ситуацией регуляторного арбитража следует задействовать возможности профессиональных объединений для осуществления предварительной экспертизы. Участники рынка располагают большими возможностями, чем регулятор, по сбору «первичной информации» - отслеживанию происходящего в их конкурентном окружении. «Стоит обсудить и возможно сделать кодекс по поводу «разумности, добропорядочности и справедливости» и по поводу того, что такое «правила делового оборота», насколько эти принципы нарушаются, пытаться анализировать и, наверное, даже институционализировать эту экспертизу, чтобы это общественное мнение что-то значило для регулятора».

Алексей Маслов, коснувшись вопроса саморегулирования, указал, что, по его мнению, «оно потребует больших вложений со стороны всех участников для того, чтобы это работало правильно, и чтобы потребитель выигрывал». А Андрей Лисицын считает, что в любом случае регулятор должен сохранять за собой роль арбитра при вынесении решений относительно регуляторного арбитража. «В этой теме всегда возникает проблема, что, какой бы общественный орган или институт не формулировал позицию по тем или иным вопросам, всегда будет восприниматься, что это одна часть рынка пытается бороться с другой частью рынка. Здесь нужен арбитр. И в нашей континентальной системе в этой роли воспринимается как более эффективной соответствующая деятельность регулятора».

Важным тезисом, прозвучавшим в ходе дискуссии, стала озвученная Виктором Достовым мысль, что источником регуляторного арбитража может выступать подход к регулированию отрасли. «На самом деле надо регулировать функцию. Если компания занимается международными денежными переводами, не важно, какой это институт, должна регулироваться функция и к этой части ее деятельности должны предъявляться соответствующие требования. Не важно, погружен эта компания в некий банк, или это НКО, или она называет это банковским переводом, или это переводы электронных денег».

Касаясь темы источников регуляторных арбитражей, Павел Шуст заметил, что таковыми могут быть чрезмерно завышенные регуляторные требования, что становится барьером для участников. «У нас есть верхняя планка, на которой стоят регулируемые участники рынка, и есть другие организации, которые пытаются использовать регулятивный арбитраж для того, чтобы получить дополнительную выгоду. И мы обсуждали, как бы эту нижнюю планку подтянуть к верхней, чтобы все соблюдали одни и те же требования. И это правильная позиция. Но, мне кажется, что мы еще дополнительно должны задуматься, насколько высока эта планка и почему она такая высокая».

Источником завышенных требований, в свою очередь, может быть отсутствие «процедуры оценки рисков и понимания того, какой результат мы хотим получить в итоге, а мы больше концентрируемся на процедуре, нежели на результате, и формируется определённый регулятивный арбитраж».

Мария Михайлова в качестве источника также добавила проблему доминирования во многих сегментах рынка небольшого числа крупных игроков. «Во всех секторах есть несколько доминирующих игроков, банков или других структур с государственным участием, которые занимают все ниши и во всех нишах работают. И эта проблема вынуждает искать способы, как на рынке закрепиться и что делать».

Танзила Яндиева, исходя из большого практического опыта коммуникации представляемого ею Экспобанка со стартапами, пытающимися выйти на финансовый рынок, рассказала, что часто приходится сталкиваться с отсутствием знаний о регулировании финансовой отрасли. «Бывает, что мы видим, что они намеренно пытаются завуалировать иными формами расчетов, счетами и т.д. свою деятельность, но бывает, что они просто не понимают, что есть регулирование финансово-денежного обращения, которое они организуют. И эта роль отведена банкам как тем, кто стоит на «фронте». «Здесь важен диалог». «Мы свою роль видим в участии первичном потоке – обрабатывать его, выстраивать коммуникацию. В части финансирования проектов самими стартапами – это не очень для рынка понятный и приятный с регуляторной точки зрений кейс».

Павел Самиев привел несколько примеров, когда регуляторный арбитраж хоть и приводит к негативным последствиям для участников рынка, лишая их конкурентных преимуществ, для конечных потребителей выступает скорее благом, так как позволяет получать более качественные и дешевые услуги. «Можно ли это считать регулятивным арбитражем? Стоит ли с этим бороться? Ведь в этом ничего незаконного нет. В какой-то степени ущемляются не то, чтобы права, а конкурентные преимущества у российских компаний. Но парадокс в том, что клиент получает продукт даже, возможно, лучший, чем в поле регулирования от аналогичной российской компании. В этом смысле это сложный кейс».

Как отметил Виктор Достов, «может быть, иногда стоит закрывать глаза на арбитраж, он не всегда вреден. Это просто последствия естественного функционального, продуктового, технологического развития».

Полная стенограмма

Примечание: текст в адаптированной для удобства чтения редакции; отдельные тезисы были дополнены спикерами в процессе подготовки данного материала.

Эльман Мехтиев: Это второй круглый стол из серии, которую мы задумали для обсуждения ключевых вопросов развития конкуренции на финансовом рынке. Кратко остановлюсь на том, о чём мы договорились и к каким выводам пришили на первом круглом столе.

Развитие конкуренции – конечно же ответственность и забота регуляторов. Но оно требует общественной экспертизы, поскольку без обратной связи принятые решения зачастую оказываются слишком далекими от жизни или даже с ней несовместимыми.

Сегодня мы будем обсуждать случаи регуляторного арбитража, но и здесь решение проблем – как показала наша общая дискуссия при подготовке – во многом зависит от того, насколько хорошо нам самим как рынку удастся организовать диалог с регулятором. Мы не говорим, что регулятору диалог не нужен, но мы говорим, что рынку он нужен еще больше.

Итак, задачи нашего второго круглого стола, который мы назвали «Грани инновации и регуляторный арбитраж»:

1. Классифицировать по источникам кейсы арбитражного регулирования – сознательные ли это правонарушения или использование лазеек, которые предоставляет законодательство и регулирование, неосознанное ли это правонарушение, которое вызвано тем, что применяется какая-то инновация.

2. Второй большой блок – это рассмотреть, как рынку на это реагировать, каковы должны быть механизмы реагирования.

Если мы говорим про реагирование, то надо говорить и про механизмы предупреждения. Поэтому, когда мы готовились, мы для себя выделили три группы кейсов (хотя даже предварительное обсуждение показало, что кейсов гораздо больше).

Первый кейс — использование технологий для того, чтобы обеспечить формальное соответствие требованиям регулирования. В данном случае — это использование электронных кошельков для того, чтобы обойти ограничение полной стоимости кредита.

Вторая группа — это граница между финансовыми и нефинансовыми услугами.

Третья группа — это так называемые бесплатные финансовые сервисы. Мы с вами прекрасно понимаем, что условно бесплатные. Что значит бесплатный финансовый сервис и каким образом он должен регулироваться или контролироваться, каким образом должно быть построено ценообразование в так популярных ныне экосистемах, и почему регулятор может нас обвинять или наоборот, не обвинять в том, что мы навязываем дополнительные услуги или что-то ещё.

Перед началом мы также должны поблагодарить спонсоров круглого стола. Это процессинговый центр КартСтандарт, который поддерживает всю серию наших круглых столов. Ну а данный круглый стол поддерживает система платежных сервисов «Золотая Корона».

И я традиционно предупреждаю, что спикеры не несут ответственность за точку зрения спонсора, поэтому могут не разделять точку зрения спонсора, равно как и спонсоры не несут ответственность и могут не разделять точку зрения спикеров.

Ольга Сергеева: Вопросы, которые выносятся сегодня на обсуждение, актуальны для антимонопольных органов. И поскольку мы являемся надзорным органом, когда речь заходит об арбитраже, в первую очередь, возникает тема применения запрета недобросовестной конкуренции.

В связи с этим напомню, что определение недобросовестной конкуренции предполагает, что она имеет место тогда, когда хозяйствующим субъектом совершаются действия в целях получения преимуществ, когда эти действия противоречат законодательству, обычаям делового оборота, требованиям добропорядочности, разумности и справедливости, и когда эти действия могут причинить убытки конкурентам либо нанести вред их деловой репутации.

Иными словами, в недобросовестной конкуренции должны присутствовать три элемента:

1. получение преимуществ хозяйствующим субъектом;

2. противоречие определённым правилам и

3. возможность негативных последствий для конкурентов – убытки или вред репутации.

При наличии этих трех элементов поведение хозяйствующего субъекта становится противоправным деянием, ведь недобросовестная конкуренция запрещена.

Недобросовестная конкуренция может принимать разные формы: дискредитация конкурента или его товара, введение потребителей в заблуждение. Зачастую факт недобросовестной конкуренции очевиден и его доказывание не представляет особой сложности. Но в ряде случаев наличие либо отсутствие недобросовестной конкуренции – это очень дискуссионный вопрос. Особенно в тех случаях, когда возникает необходимость доказывания второго элемента недобросовестной конкуренции – противоречия определённым правилам.

Напомню, что такими правилами могут быть требования законодательства, обычая делового оборота, либо требования добропорядочности, разумности и справедливости. При этом каждый из этих признаков может быть использован отдельно. Это означает, в частности, что формальное нарушение законодательства может отсутствовать, но, если нарушены обычаи делового оборота либо действия идут вразрез с добропорядочностью, разумностью и справедливостью, тем не менее, может быть установлен факт недобросовестной конкуренции.

Эти ситуации, когда нет формального нарушения законодательства, наиболее сложны. Ведь термины «добропорядочность», «разумность» и «справедливость» законодательно не закреплены. Они используются в соответствии с их общим значением в русском языке. Эти требования отражают морально-этическую оценку поведения участников рынка. И при этом эти требования в значительной мере зависят от представлений в обществе в конкретный момент времени. Соответственно, эти представления могут меняться в зависимости от изменения таких представлений.

Когда возникают такие сложные кейсы, конечно, большую роль играет мнение не только регулятора, но и самих участников рынка. При этом мы понимаем, что мнение одних и других также может меняться в процессе дискуссии.

У нас в таких случаях есть несколько путей выработки позиции по спорным вопросам. Мы можем проводить опрос участников рынка. Это может быть запрос объединениям финансовых организаций, может быть запрос конкретным игрокам рынка, если нужно получить более полное представление. И если этого мнения недостаточно или если есть разные позиции и нужна дискуссия, то антимонопольный орган может проводить заседание Экспертного совета по развитию конкуренции на рынке финансовых услуг при ФАС России. Это тоже достаточно эффективная площадка, где обсуждаются разные мнения и у нас уже есть достаточно большой опыт проведения таких экспертных заседаний.

Я думаю, что вероятно самое важное в этом смысле – это, если рынок видит проблему в определённом поведении участников рынка, то очень важно донести эту позицию до регуляторов и в тех случаях, когда, на первый взгляд, проблема может казаться неочевидной, достаточно подробно, обстоятельно и даже скрупулёзно в каких-то моментах объяснить влияние этого поведения на рынок и конкуренцию. Роль профессиональных объединений и участников рынка в тех ситуациях, когда они чувствуют ущемление своих интересов, чувствуют, что они в конкурентной борьбе проигрывают по несправедливым основаниям, объяснить это и, что называется, показать на пальцах.

Сегодняшний круглый стол ставит задачу выработать общие подходы и это важно. Но случаи могут быть разные. Зачастую именно на конкретных примерах и по отношению к конкретным примерам может со временем вырабатываться позиция. Поэтому, с одной стороны, выработка общих подходов, конечно, нужна, но при этом, на мой взгляд, законодательство с точки зрения противоправности поведения дало свою оценку и наложило запрет на недобросовестную конкуренцию. Применение этого запрета является реакцией на то или иное поведение, которое может рассматриваться в качестве негативного. Когда же по результатам экспертных оценок мы приходим к выводу о том, что да, возможно, явление негативное, но оно не является недобросовестной конкуренцией, то в этом случае, возможно, нужно вырабатывать какие-то иные законодательные меры, если они требуются.

Мы со своей стороны готовы принимать участие в дискуссиях. И если есть конкретные живые примеры, которые нужно рассматривать именно с точки зрения нашей компетенции как недобросовестную конкуренцию, мы, конечно, готовы это делать.

Мария Михайлова: Ольга, огромное вам спасибо за разъяснение, очень полезно. Мы, даже несмотря на многолетний опыт, не всегда понимаем действие этих механизмов.

В рамках нашей предварительной подготовки мы пытались между собой выработать понимание того, каким образом нам оценивать те или иные кейсы, с которыми к нам обращаются участники рынка. Поскольку зачастую кто-то думает, что это неправильная практика, хотя, если посмотреть на нее объективно, возможно это как раз инновация, которая пусть и угрожает в определенной степени действующим бизнес-моделям участников рынка, но с другой стороны, ведет к развитию рынка. И нам стоит взять на вооружение указанный вами принцип разумности, добропорядочности и справедливости, чтобы анализировать и с этих позиций те примеры, которые мы и сегодня будем обсуждать.

Эльман Мехтиев: Один из кейсов, который мы рассматривали в предварительном обсуждении к данному круглому столу, состоял в применении платежных технологий для того, чтобы формально соответствовать требованиям регулирования полной стоимости кредита. На днях Банк России вышел с информационным письмом, которое обозначает позицию его как регулятора по данному вопросу.

Я попросил бы рассказать Сергея Колганова, как вы пришли к этому письму и что из него следует, причем не только вот в данном конкретном случае.

Сергей Колганов: Регулятивный арбитраж – действительно очень важное поле для внимания регулятора. Но важно для начала определиться, что мы имеем в виду под «арбитражем», потому что его формального определения нет. И нам, как минимум, для круглого стола, чтобы могли обсуждать дальше эти вопросы, нужно договориться, что же мы под этим подразумеваем.

Я подразумеваю под «регулятивным арбитражем» деятельность, которая выражается в невыполнении организацией установленных регулятивных норм без формального их нарушения, то есть, обход норм при соблюдении установленных формальных требований.

Если мы говорим о законе, есть дух и норма закона. В данном случае норма закона соблюдается, а дух закона – нет.

Как следствие, организация, которая идет таким путем, получает определённую выгоду, конкурентные преимущества, которые могут выражаться, в том числе, в снижении расходов как следствие улучшения финансовых результатов.

Из нашей надзорной практики арбитраж может быть «внутрисекторальный» и «межсекторальный».

Если говорить вообще о регулятивном арбитраже, то он появился не сегодня. Мы знаем одну крупную компанию, которая в то время, когда ПСК имела тенденцию к снижению в определённых сегментах на микрофинансовом рынке, так перестроила свои юридические документы, заключавшиеся ею с потребителями договора займа, что это формально позволило ей попасть в другую категорию потребительских займов, хотя фактически ее бизнес оставался прежним. То есть, организация, не вписываясь в установленные ограничения ПСК, пошла путем формального соблюдения требований, но по духу закона и по духу своего бизнеса воспользовалась тем самым регулятивным арбитражем.

«Внутрисекторальный арбитраж» можно проиллюстрировать примером, который упоминал Эльман. Организация фактически занимается выдачей POS-займа, а представляет его как нецелевой займ с лимитом кредитования. Таким образом займ, получаемый потребителем, формально направлялся в торгово-сервисное предприятие не сразу, а через одну ступеньку: формально можно было трактовать так, что деньги сначала зачисляются на счет некоего электронного кошелька потребителя. Но, по факту, исходя из юридически документов, которые подписывал потребитель, он не мог воспользоваться этими деньгами никак иначе, кроме как перечислить их в данное торгово-сервисное предприятие.

Также использовались и другие механизмы. Например, устанавливался договор кредита с лимитом кредитования, но этот лимит чудесным образом совпадал вплоть до копейки со стоимостью утюга, телевизора, холодильника и т.д.

По нашей оценке, всё это внутрисекторальный арбитраж. Потому что в первую очередь исходить надо из духа закона. Если мы говорим об информировании, то, например, есть продукт, описание которого соответствует POS-займу. Понятно, что это описание можно соблюсти формально, но все равно мы понимаем, что это описание никогда не сможет содержать все детали любого кредита или займа вплоть до каждой мелочи. Мы даем некий вектор, верхнеуровневое, тезисное определение, основные базовые принципы такого договора, чтобы участники рынка могли определить «дух» этого закона.

Если организация пытается идти только по формальному пути соблюдения, мы понимаем, что это недобросовестная практика, которая совершается осознанно. Пока что из всех встретившихся нам регулятивных арбитражей мы ни разу не видели, чтобы он совершался неосознанно, случайно. Всегда это действия, которые совершаются целенаправленно.

Если говорим о межсекторальном регулятивном арбитраже, такие примеры тоже известны. Когда есть организации на финансовом рынке, к которым предъявляются разные требования, но лица, владеющие либо управляющие компаниями, пользуются разностью регулирования для того, чтобы извлекать прибыль.

Например, есть финансовые организации, которые не могут привлекать денежные средства, допустим, микрокредитные компании. Такая компания вступает в своеобразный дуэт с компанией, которая может привлекать денежные средства от физических лиц, после чего эти деньги передаются в займ первой компании.

Потребитель в любом случае, наверное, является обманутым, но, помимо прочего, компания также пытается обойти регулирование с точки зрения выгод для себя – в части резервирования, привлечения денежных средств.

Примеры такие разнообразны. Но пока это единичные случаи. Мы видим это из разных документов, жалоб, структур отчетности.

В принципе, регулятивный арбитраж обнаружить возможно, хоть и не сказать, что это просто. Но что дальше с ним делать, как доказать, что фактически это регулятивный арбитраж, если формально требования закона соблюдаются? Важно понять, как же дальше пресекать эту деятельность.

Безусловно, по формальным признакам есть случаи, когда с тем же внутрисекторальным арбитражем, например, со ставкой ПСК наличествуют инструменты воздействия. В других – бывает сложнее доказать по формальным признакам, что присутствует обход требований законодательства. Например, мы знаем случаи, когда банки с микрофинансовыми компаниями находятся в некоем дуэте для тех же целей извлечения прибыли, работая на разных секторах.

Хотелось бы дальше попытаться обсудить, какие есть способы регулирования.

Как мне видится, один из способов – это внесение изменений в законодательство. Но это процесс небыстрый. Кроме того, как бы мы ни пытались законодательно все урегулировать, закон не сможет учесть всех возможных вариантов. В противном случае он просто будет бесконечно дополняться и в какой-то момент станет настолько большим, что его просто невозможно будет соблюдать. В данном случае стоит рассуждать о некоем мотивированном суждении.

Что касается непосредственно самих участников рынка, то Ольга Сергеева правильно сказала, что хотелось бы видеть и от участников рынка некие инициативы. В том числе, если вы видите на рынке некие формы проявления регулятивного арбитража, чтобы эта информация тем или иным образом доводилась до регуляторов. Потому что один участник рынка, пользующийся таким инструментом, находится всегда в более выгодном положении, и, вводя потребителей в заблуждение, в итоге подрывает доверие к финансовому рынку в целом.

Безусловно, такая практика, так или иначе, все равно будет выявлена. Мы стараемся ее выявлять в самой зачаточной стадии. Но какие-то потребители окажутся в этой ситуации. Потому что практика только тогда является практикой, когда у нее есть уже потребители.

Андрей Емелин: Мне кажется, что и Ольга, и Сергей заложили крепчайший фундамент для обсуждения. Ольга сказала, что самый острый вопрос – это оценка противоречия нормам и введения в наш достаточно формализованный континентальный правопорядок совершенно несвойственных ему категорий добропорядочности, разумности и справедливости, предполагающий возможность оценки по этим критериям со стороны некоего уполномоченного органа.

Напомню, что в англосаксонской системе эту функцию выполняют в основном суды, а не регуляторы. Именно они являются окончательным судьей в этом непростом вопросе. Здесь я с Сергеем согласен: нет ничего сложнее, чем для хорошо подготовленного юристами случая найти доказательства того, что имел место именно регуляторный арбитраж, а не добросовестное развитие собственной продуктовой линейки.

Встав двумя ногами на эти два основания, хотел еще чуть-чуть расширить сферу обсуждения.

Помимо тех двух случаев, которые описал Сергей, в наших условиях имеет смысл назвать еще «трансграничный» арбитраж – когда начинают использоваться зарубежные юрисдикции, либо не регулирующие те или иные отношения, либо регулирующие их гораздо мягче, чем у нас, и, с учётом развитости интернет-каналов, нашим гражданам начинают оказываться услуги некими зарубежными компаниями. Последние, действуя в рамках своей национальной юрисдикции, ничего не нарушают, но при этом оказываются в состоянии оказать нашим гражданам услуги в таком режиме, который недоступен по нашему национальному законодательству. Причём чаще всего недоступен абсолютно осознанно, поскольку мы видим в этом либо повышенные риски, либо не считаем допустимым осуществление такой деятельности.

Здесь нужен некий механизм, который бы позволял не столько выявить эти случаи (это можно сделать – всегда найдется интересант, который обратит внимание регулятора или сообщества на то, что этот факт есть), а как строить дальнейшие действия?

Мне бы казалось правильным исходить из презумпции добросовестности любого участника, как и положено в праве, и попытаться создать некий стандартный оценочный механизм, чтобы иметь возможность убеждаться в том, насколько та или иная схема имеет право быть квалифицированной как регуляторный арбитраж или таких оснований нет.

В этом плане Банк России пошёл верным путём, создав «песочницу», равно как и Минэкономразвития – с нынешними ЭПР, экспериментальными правовыми режимами. И тот и другой механизм – многоцелевые, предназначены, в том числе, для оценки инноваций, которые непонятно как квалифицировать. Но они же могут применяться и для оценки правомерности или неправомерности использования способа оказания финансовой услуги.

Для этого можно было бы наделить общественные объединения правом инициировать рассмотрение того или иного механизма или схемы на площадке Банка России или ЭПР, чтобы принятое решение квалифицировало данные действия как допустимые или недопустимые в нашем правопорядке.

Мне кажется, этот механизм помягче, чем если сразу выводить на уровень регулятора. Таким образом создаётся демпфер между инициативами участников рынка, которые хотят что-то попробовать или реализовать, и теми регуляторами, которые имеют возможность на этих же площадках увидеть не только оценку рынком того, что происходит, но и оценку, например, «соседей» по регуляторике. Недаром у нас и в «песочнице», и в ЭПР задействованы сразу несколько регуляторов, имеющих отношение к соответствующим отраслям.

Что касается механизмов урегулирования регуляторного арбитража, о чем говорил Сергей, то универсального способа точно не найдешь. Я согласен, что должно быть усмотрение для той или иной квалификации, при этом обязательно должен быть механизм контроля этого усмотрения. При всем уважении к любому профессиональному суждению, чьим бы оно ни было, но всегда должна быть некая инстанция, в которую могут прийти те, чье видение не совпадет с принятым оценочным суждением. И то окончательное решение должно поставить точку в дискуссии.

Есть гораздо более очевидные и требующие регулятивного реагирования механизмы арбитража в ситуациях, например, которые Сергей назвал «межсекторальным арбитражем», когда соседи по финансовому рынку, у которых нет регулирования тех или иных отношений, берут на себя смелость и начинают выводить на рынок некие продукты, называя их отлично от положенного. Причём могут называть неправильно как без умысла, просто не зная правил нашей сферы, так и осознанно, пытаясь вводить в заблуждение и регулятора, и рынок. Во всех этих случаях мы способны реагировать.

Из тех примеров, которые точно на слуху, мы неоднократно говорили о целом ряде финансовых услуг, которые продолжают оказывать операторы связи. Мы прекрасно понимаем, что операции с остатками на счетах, авансовыми платежами, это, в общем-то, операции практически ничем не отличающиеся от переводов денежных средств. Мне всегда казалось, что ничего нет логичнее, чем регулировать одну и ту же сферу одному и тому же регулятору. И мне кажется, что естественным путем в этой части операторы должны попасть в той или иной форме под надзор Банка России – просто для того, чтобы исключить возможность совершения ими действий по правилам, отличным от правил для всех остальных на платёжном рынке.

Совсем давним примером является принятие закона 103-ФЗ. Тогда очень долго спорили, что операторы не принимают никакие денежные средства, что это «совершенно другое». Но потом все дружно поднапряглись и оказалось, что всё схоже. И в итоге субъекты 103-го оказались под Центральным Банком, и это правильно. Причем, что интересно, это касается не только самих операций, но и режима функционирования в более широком смысле.

До сих пор в ряде отраслей, например, надзор за исполнением 115-ФЗ осуществляется отраслевыми надзорами. Никому не в обиду, но квалификация отраслевых надзоров очень сильно отличается от квалификации и Росфинмониторинга, и Банка России, которые являются доминирующими надзорщиками в этой сфере. В итоге мы получаем снижение затрат в этих отраслях просто за счёт несоблюдения ряда требований, толкование которых здесь совершенно не стыкуется с толкованием ЦБ и Росфинмониторинга. На выходе получаем те самые неконкурентные условия на одном и том же секторе рынка.

Мне кажется, что оба наши регулятора совершенно верно определяют вектор движения. И тот факт, что мы будем иметь возможность периодически объединяться для того, чтобы выработать даже не правила оценки, не правила выявления этого регуляторного арбитража, а методы реагирования на него – вот что очень важно.

Здесь речь не идет о том, как конкретный случай выявить, а о том, как действовать в случае выявления любых форм регуляторного арбитража самому сообществу. Всегда найдутся какие-то кейсы, которые в данный момент вне фокуса внимания или первыми ударили по рынку. И рынок готов на это реагировать. Если будет возможность коллективного инициирования рассмотрения таких вопросов, будь то площадка «песочницы» Банка России, будь то ЭПР, будь то просто информирование регуляторов с обязательной процедурой рассмотрения, мне кажется, это будет только на пользу. Поскольку все мы нацелены на развитие конкуренции. Именно поэтому все наши круглые столы про развитие конкуренции.

Наша задача ни на секунду что-то задавить или кому-то не дать развиваться. Но систематизировать и сделать возможным обеспечение прав и защиту прав законных интересов наших клиентов главной задачей развития конкуренции. Спасибо.

Андрей Лисицын: Согласен с Андреем Емелиным за некоторыми исключениями, которых я коснусь в ходе своего выступления.

Действительно, регуляторы задали очень четкую канву обсуждения. Вместе с тем я бы хотел обратить внимание, что кроме прямых регуляторно-надзорных полномочий, есть еще такая функция, как наблюдение. Например, в той же платёжной сфере.

Здесь неплохо сочетается функционал, о котором говорили предыдущие спикеры, когда мы связываем полномочия регуляторов высказаться по определённым кейсам и инициативу со стороны рынка. В рамках законодательства о национальной платежной системе существует оценочное звено – наблюдение, и было бы правильно расширить его применение и ввести – сначала на уровне практики, а потом, может быть, и законодательно – подобную двухуровневую модель.

Возможно, что площадки Экспертного совета по конкуренции не всегда будет достаточно, поскольку есть и другие сферы отраслевого законодательства, которые могут запрещать те или иные практики. Например, использование в наименовании определённых терминов: «банк», «платежная система» и т.д. Эти запреты носят больше отраслевой характер, чем относятся к тематике именно конкуренции. Для того, чтобы все эти вопросы рассматривать в совокупности, вполне целесообразно, с моей точки зрения, создать экспертный совет при Банке России по выявлению лучших практик. Мне кажется, было бы правильно формулировать нашу задачу через позитив, а не через негатив: не «недобросовестных практик», а именно «лучших практик».

Почему я говорю о том, что целесообразно это также снабдить вполне конкретным полномочиями регуляторов по наблюдению? Потому что тогда появляются возможности доносить до рынка на официальном уровне и независимым от рынка участником – то есть, регулятором, надзорным органом – свою оценку тех или иных практик. В этой теме всегда возникает проблема, что, какой бы общественный орган или институт не формулировал позицию по тем или иным вопросам, всегда будет восприниматься, что это одна часть рынка пытается бороться с другой частью рынка. Здесь нужен арбитр. И в нашей континентальной системе в этой роли воспринимается как более эффективной соответствующая деятельность регулятора.

Говоря о понятии регуляторного арбитража, о чем говорил Сергей, ключевым является не столько формальное/неформальное нарушение закона, а то, какой инструментарий используется и с какой целью, то есть, то целеполагание, которое закладывается при осуществлении деятельности.

Регуляторный арбитраж имеет такое свойство, что он всегда работает внутри действующего правового режима и соответствует этому режиму. Иначе это уже прямое нарушение. Когда мы говорим о наличии нарушения, то здесь включаются прямые полномочия регулятора и максимально, что может сделать рынок, представители общественной организации, это обратить на соответствующую противоправную деятельность внимание. И это правильно, чтобы общественность обращала на это внимание.

Но гораздо более серьёзная проблема, когда всё функционирует в рамках действующего правопорядка, в том числе в рамках принципа свободы договора. И здесь необходимо в профессиональном сообществе на уровне разработки некоего стандарта проговорить, прописать, договориться о том, что такое регуляторный арбитраж с точки зрения целеполагания соответствующей деятельности.

С моей точки зрения, регуляторный арбитраж имеет своей целью уход от тех или иных требований, которые несут дополнительные издержки, либо переход к тем требованиям, которые несут меньше рисков для хозяйствующего субъекта с точки зрения применения мер ответственности и т.д. То есть целеполагание – переход в более комфортный регуляторный режим, что достаточно очевидно как целеполагание.

Но очень важно, что этот переход осуществляется при предоставлении аналогичных услуг. И это ключевое суждение, которое может быть выносимо на уроне общественности – аналогичные это услуги или не аналогичные, какие-то новые услуги. Это – ключевой критерий, который может оценивать общественность с участием регуляторов, что, как мне кажется, нужно закреплять и выстраивать.

Еще момент, это трансграничный арбитраж. Здесь очень важный признак, на который можно обращать внимание сразу же, и регуляторам и общественности в целом, и нам, как представителям рынка, это когда у одних и тех же компаний, групп имеются аналогичные бизнесы как внутри нашей регуляторики, так и за рубежом, тем более когда речь идет об упрощенных режимах налогообложения, то есть об офшорах. Было бы полезно на уровне некоего единого документа, можно его назвать стандартом, сделать некое обобщение практик, дать очевидные признаки, которые свидетельствуют о том, что на это надо обратить особенное внимание. Потому что если одна и та же услуга по смыслу предлагается одновременно на одной и той же территории и российской компанией, и иностранной компанией и они входят в одну группу, или работают по одним и тем же принципам, стандартам, под одними и теми же сайтами, то здесь возникают явные признаки того, что на это надо обратить особенное внимание.

Также хотел бы сказать по поводу «песочниц». В моем представлении мешать две темы – «песочницы» и работу с практиками, которые имеют признаки регулятивного арбитража, не совсем правильно, потому что разное целеполагание. В «песочницы» приходят участники, которые изначально понимают, что они хотят работать в режиме пусть и не определившегося, но прозрачного и более или менее традиционного регулирования в финансовой сфере. Мы же говорим о практиках, которые, возможно даже добросовестно, исходят из того, что их правовое поле не вписывается в полномочия имеющегося регулятора, считают возможным, руководствуясь принципом свободы договора, функционировать на основании общих норм гражданского законодательства, а не специальных норм, применяемых к финансовой деятельности.

Эльман Мехтиев: Мне кажется, что была затронута еще одна тема, возможно, одна из самых главных. К тому, что Андрей сказал про цели арбитража, мне кажется, нужно добавить: ситуация не просто в том, что хочется большей стабильности или большей прибыли. Может быть, надо проанализировать причины, по которым нынешняя прибыль может не удовлетворять участников рынка?

Павел Самиев: Я соглашусь с коллегами, что и регулятор, и участники рынка прежде всего должны определить, что такое регулятивный арбитраж, чтобы мы могли двигаться дальше.

Необходимо также выявить цели регулятивного арбитража, потому что мы видим, что те, кто его использует или пытается использовать, ставят разные цели. Причем и нормальные цели – желания снизить издержки, получить определённые конкурентные преимущества на рынке легально, в правовом поле. Вывести новый продукт, который, может быть, является субститутом для действующих в регулятивном поле продуктов, но для того, чтобы его апробировать, внести какие-то коррективы в действующие продукты и вывести его в новом качестве, воспользоваться регулятивным арбитражем – это нормально. Если это несет потребительскую ценность для клиентов и не нарушает их права, находится в общегражданском правовом поле, то кажется, что ничего страшного нет.

Регулятивные «песочницы» вроде бы и нацелены на решение такой задачи, но иногда участники рынка совершенно справедливо полагают, что быстрее и эффективнее действовать, получив подтверждение, что они могут вывести такой продукт, не прибегая к этим механизмам. То есть, используя регулятивный арбитраж, попробовать новый продукт и создать новый рынок. Такие примеры мы тоже видим.

Например, это дополнительные сервисные гарантии для бытовой техники и еще в ряде сегментов. Это близко к страхованию, но это не страхование. Некоторые страховые компании говорят о том, что это и есть пример регулятивного арбитража, что такие гарантийные механизмы подменяют страхование и нужно ограничивать деятельность таких гарантийных организаций, что они работают как структура, которая выдает сертификат на то, что они берут на себя похожую защиту как будто бы страховую, в случае поломок, других ситуаций. Почти как страхование имущества, но не совсем.

Это пример, когда выходит новый продукт, который в регулятивном поле находится не в зоне финансового рынка, но эффективно подменяет для клиентов этот продукт. Клиент от этого страдает? Нет. Он получает услугу, которая даже дешевле. И, с точки зрения ценности для клиента, не хуже, чем услуга, которая легально существует в регулятивном поле финансового рынка.

С другой стороны, есть другая крайность, когда регулятивный арбитраж используется фактически мошенниками, чтобы продвигать продукты, которые не просто заменяют аналоги в регулятивном поле, но являются изначально мошенническими продуктами. Они их двигают вне регулятивного поля, получают с их помощью деньги, но не выполняют те задачи, которые этот продукт должен был бы выполнять. В нём нет потребительской ценности, нет покрытия рисков или выполнения тех задач, для которых продукт позиционируется.

Вот это уже то, с чем нужно бороться. Вопрос только в том, что на практике у регулятора нет механизмов борьбы с теми, кто вне его регуляторного поля, но предлагает аналогичный продукт. Соответственно, надо понять, как с этим бороться.

И третий случай, это особый момент. Ранее упоминался регулятивный арбитраж с участием иностранных юрисдикций, когда у участников финансового рынка с лицензиями в России есть компании в других странах, и они пользуются этим в интересном ключе. Но есть и другие примеры.

Например, иностранные страховые компании, предлагающие страхование жизни. Причём это компании без филиалов, без дочерних структур в России, но предлагающие полисы страхования жизни, в частности, аналог инвестиционного страхования жизни. И условия у этих продуктов лучше, чем те, что предлагаются российскими компаниями: сроки, условия по возможностям формирования инвестиционного портфеля, доходности. Это мировые бренды, это огромные структуры.

Тут еще есть вопрос с доверием к таким компаниям. Об этом говорят многие клиенты, финансовые советники, которые часто говорят, что они даже не предлагают своим клиентам рассматривать российскую страховую компанию или «дочку» иностранной, которая работает в России, потому что априори сама иностранная компания предложит продукт лучше.

Считать ли это регулятивным арбитражем? Эта компания с точки зрения привлечения клиентов в России работать легально не может, ее нет в России с точки зрения регулирования. Но при этом любой российский гражданин законно имеет право купить такой полис. Никто не запрещает воспользоваться сайтом онлайн, или, если есть агент, который продаст ему продукт этой компании. Можно ли это считать регулятивным арбитражем? Стоит ли с этим бороться? Ведь в этом ничего незаконного нет. В какой-то степени ущемляются не то, чтобы права, а конкурентные преимущества у российских компаний. Но парадокс в том, что клиент получает продукт даже, возможно, лучший, чем в поле регулирования от аналогичной российской компании. В этом смысле это сложный кейс.

Эльман Мехтиев: Вопрос о причинах регуляторного арбитража остается актуальным. Кажется, как будто только сами участники рынка заинтересованы и сами виноваты в том, что они придумывают что-то новое. Может быть, это их реакция на то регулирование, которое недорабатывает что-то? Может быть, надо искать в последствиях регулирования то, что кто-то пытается играть в арбитраж?

Виктор Достов: Кроме офшорного арбитража, связанного с иностранцами, существует еще другой офшорный арбитраж, когда используется «офшор» в виде высоких технологий.

Сейчас мы обсуждали в Банке России закон «О цифровых финансовых активах». Мы понимаем, что он написан так, что позволяет делать определённые фокусы с акциями, помещенными в ЦФА. С акцией, условно говоря, лежащей в стандартном депозитарии, этот фокус не проделать, а с акцией ЦФА можно. Это неизбежная история. Потому что новые технологии – такая вещь, которую сложно посчитать заранее.

Я бы из этого сделал вывод, что, может быть, иногда стоит закрывать глаза на арбитраж, он не всегда вреден. Это просто последствия естественного функционального, продуктового, технологического развития.

Есть определённые опасения, которые нам любят озвучивать регуляторы: «Вот зачем вы добиваетесь, чтобы мы занялись этим опросом? Мы займемся, а вместо того, чтобы сделать, как вы хотите, мы сделаем всем хуже.» Вместо того чтобы разрешить открывать упрощенно банковские счета, давайте запретим открывать упрощенно счета для банков по дефолту и заодно всё запретим для электронных денег, чтобы всем было одинаково плохо.

Я бы поддержал тезис Андрея Емелина про «песочницы». Это очень хорошая история. Она позволяет регуляторам очень хорошо подсветить арбитраж, где возникают потребности. Мы все надеемся, что это будет расширяться и по нашей линии при Центробанке, и по нефинансовым «песочницам». И мне бы хотелось, чтобы «песочницы» перешли на более европейский режим, когда не всё ограничивается экспертизой, а создаётся защищённая зона, где можно делать что-то, что с точки зрения закона является чуть-чуть серым. Как делается в «песочницах» Англии и в большинстве стран.

Здесь прозвучал также тезис, который чуть-чуть меня задел. Но мы часто проговариваем истории, когда арбитраж состоит в том, что кто-то действует по локальному закону, а кто-то – с использованием иного законодательства. При этом мы отбрасываем случаи, когда закон просто нарушается, это уже не арбитраж.

Но меня волнует большое количество разных арбитражных случаев, которые существуют прямо в законе. У нас условно «немецкое» право, когда мы вместо функционального подхода, которому сто лет, пропагандируем институциональный. На самом деле надо регулировать функцию. Если компания занимается международными денежными переводами, не важно, какой это институт, должна регулироваться функция и к этой части ее деятельности должны предъявляться соответствующие требования. Не важно, погружен эта компания в некий банк, или это НКО, или она называет это банковским переводом, или это переводы электронных денег.

В наших законах прошито много арбитражей. Они создают атмосферу терпимости к этим вещам.

У нас появляются истории, когда сам Центробанк становится участником арбитражных игр. Например, Система быстрых платежей, когда Центробанк выходит на рынок и конкурирует со своими поднадзорными.

Я бы не сказал, что это ужасная история. Просто есть два подхода, две концепции: классическая, когда ЦБ никуда, ни на какой рынок не выходит, когда он чисто регулятор и надзор, и новомодная концепция, когда все говорят, что если нам регулирование не помогает, давайте сделаем технологическую интервенцию и сами на этом рынке будем играть.

Никто не сказал, что второй подход по определению хуже. Мы его можем принять, честно озвучить и тогда честно определить, что там имеются такие случаи арбитража, которые должны разрешаться абсолютно понятными и прозрачными регуляторными методами.

Павел Шуст: Мне кажется, что мы очень много говорим про нижнюю планку. У нас есть верхняя планка, на которой стоят регулируемые участники рынка, и есть другие организации, которые пытаются использовать регулятивный арбитраж для того, чтобы получить дополнительную выгоду. И мы обсуждали, как бы эту нижнюю планку подтянуть к верхней, чтобы все соблюдали одни и те же требования. И это правильная позиция.

Но, мне кажется, что мы еще дополнительно должны задуматься, насколько высока эта планка и почему она такая высокая.

Почему IСO чрезвычайно популярно? Потому что регулятивное давление на IPO избыточно, чрезвычайно велико и порог входа туда очень высокий. Поэтому мы должны посмотреть и на то, каким образом снизить бы планку сверху.

По всей вероятности, регулирование должно быть ориентированным на достижение конкретных результатов. В 17-й рекомендации ФАТФ есть обязанность финансовых регуляторов раскрывать свои регуляторные ожидания, то есть, то, что они хотят получить в итоге, как это должно работать, а не то, как вы туда будете приходить.

Почему у нас с этим проблема? Потому что у нас большие проблемы с оценкой риска. Мы совсем не умеем его оценивать. Я имею в виду и в частном секторе, и на государственном уровне.

Последние законопроекты это прекрасно показывают. Например, законопроект по изъятию из сферы 115-ФЗ дочерних компаний религиозных организаций, которые занимаются сбытом предметов культа. В законопроекте написана одна строчка, что риски невысоки. Как это оценивалось, не очень понятно.

И из-за этого возникает арбитраж между разными законами. Если вы хотите перевести без открытия банковского счета другому физлицу деньги без электронного кошелька, то можете отправить 5 миллионов рублей, а с использованием электронного кошелька только 15 тысяч. Процедура одна и та же, но в зависимости от того, как мы конструируем это между двумя законами, возникает арбитраж. Финансовый сектор в этом не виноват, не он писал закон. Не в этом арбитражная проблема.

Все знают, что я большой любитель саморегулирования. Не в смысле институционального саморегулирования, как НАУФОР или НАУМИР, но в смысле выработки самостоятельных стандартов. Мне приятно, что Андрей Емелин упоминал об этом. Это важно.

Я дополню с точки зрения оценки риска. Андрей Емелин говорил про «песочницу». Действительно, замечательная концепция. Все знают, что мы большие ее сторонники. Но я бы здесь был очень острожным, потому что это такое дело, куда очень легко зайти, но откуда очень тяжело выйти. Когда мы туда заходим, мы ожидаем, что получим хороший результат. Но дело в том, что очень часто то, что происходит внутри, является черным ящиком. И в некоторых странах мы это видели¸ потом какой-то проект выходит с оценкой, что тут слишком высокие риски и всё, и хватит.

К сожалению, из-за того, что у нас нет процедуры оценки рисков и понимания того, какой результат мы хотим получить в итоге, а мы больше концентрируемся на процедуре, нежели на результате, и формируется определённый регулятивный арбитраж. Во всяком случае, в нашем секторе.

Пример о переводах в 5 миллионов и в 15 тысяч – наиболее яркий. И пока за все время существования этого арбитража, за 5-6 лет никто нам не смог ответить, почему так. Если мы сможем ответь на этот вопрос, тогда и многие вопросы, связанные с арбитражем, у нас уйдут.

Эльман Мехтиев: Спасибо Павлу за образы верхней и нижней планок. Может быть, надо посмотреть, что в регулировании слишком высоко ставится планка и поэтому возникают попытки создать арбитраж? И второе. Почти в каждом выступлении прозвучало, что в регулировании нужно смотреть не на субъект, а на деятельность.

Роман Прохоров: Надо определиться, какова наша цель – бороться с регуляторным арбитражем или принимать его.

Кстати говоря, в нашей дискуссии даже сам термин неустоявшийся. То ли он «регуляторный», то ли «регулятивный». Мне больше «регуляторный» нравится, а представитель регулятора называет его «регулятивный», что тоже симптоматично.

Не всегда регуляторный арбитраж равен понятию «мисселинга», то есть не всегда и даже не так уж часто целью регуляторного арбитража является обман клиентов. Это важный тезис, потому что нашей целью является защита клиентов, это для всех очевидно. И, второе, мы хотим обеспечить активное развитие финансового рынка. Вот две основных цели.

Поэтому, когда мы говорим, что регуляторный арбитраж всегда плох, наверное, это не так. Мисселинг – всегда плох, хотя он существует столько, сколько существует торговля. Мы все помним тезис, что «не обманешь – не продашь», и он работает не только на финансовом рынке, но и на всех других. Участники этим активно пользуются и не всегда через регуляторный арбитраж. Те же страховки при выдаче кредитов, например. С этим борются, но далеко не всегда эффективно.

В другом сегменте рынка в последние дни в очередной раз активизировалась история с апартаментами и квартирами. На мой взгляд, ярчайший пример регуляторного арбитража, массового и затрагивающего права клиентов, которые купили эти апартаменты. Теперь думают, что же дальше с этим делать – то ли прекращать продавать апартаменты, то ли в жилье их переводить. И эта тема постоянно возникает и все удивленно на это смотрят, особенно регуляторы, сами эту коллизию создавшие.

Если говорить с точки зрения предложений, что с этим делать и как регулировать, нужно учитывать, что регулирование развивается по спирали. Мы наблюдали ситуации, когда регулирование становится либеральным. Тогда как раз законодательстве возникают разнообразные лакуны, которые потом приводят к возможностям арбитража. А затем начинается ужесточение законодательства. Это объективный процесс, здесь ничего не сделаешь. можно только принять и действовать с учетом принятия.

В отношении того, куда двигаться, хотелось бы прокомментировать использование «регуляторных песочниц» для борьбы с регуляторным арбитражем. Механизм этот используется в разных юрисдикциях вроде бы для поддержки инноваций. Но с моей точки зрения, «песочницы», при всем к ним уважении, это все-таки подразделения регуляторов. А я был и остаюсь адептом саморегулирования. Если мы сами как участники рынка не выработаем подходы и не будем их продвигать, то «песочниц» не достаточно, чтобы эту ситуацию урегулировать.

Два слова про ценообразование в «экосистемах», построенных вокруг банков. В России эта модель весьма популярна. Где кончается банк и начинается его экосистема? Всю жизнь была история с комплексной доходностью клиента, когда при кредитовании ставка зависела от наличия зарплатного проекта, эквайринга, инкассации и т.п.. Теперь это трансформируется из банка в экосистему, поскольку принцип комплексной доходности никто не отменял. Возможности для ценового демпинга у экосистем за счёт диверсификации продуктов существенно шире, чем у монопродуктовых компаний, что позволяет им выдавливать последние с рынка. Но, как правило, бесплатный сыр – временен, после подавления конкурентов тариф поднимается. Например, по операциям по приему платежей в крупнейшем банке страны максимальный тариф по-прежнему 3%, несмотря на все усилия ФАС.

Эльман Мехтиев: Зафиксирую важный момент, с которым все согласны. Регулировать нужно деятельность, а не институт. Если та или иная компания заявляет о сервисах, которые схожи или являются той деятельностью, которая специально регулируется, то и надзор не должен быть другой.

Мы уже разобрали несколько кейсов, но в наших материалах есть пример, когда компании, которые не имеют никакого отношения к финансам, вдруг начинают предлагать счета, на которые начисляются проценты по остаткам.

Мария Михайлова: Это, конечно, не совсем платежный кейс. Платёжный кейс был в случае с электронными кошельками, применявшимися при выдаче микрозаймов, чтобы использовать повышенную ставку ПСК. По нему вышло разъяснение Банка России, о чем рассказывал Сергей Калганов. Конечно, применение электронных кошельков в таком контексте не могло нас не беспокоить, потому что, когда чуть ли не каждый месяц вносится закон о запрете микрофинансовых организаций, как бы еще и электронные кошельки заодно не запретили.

Мы говорим о том, что нужно регулировать деятельность, и это, в принципе, логично и правильно. Однако существуют кейсы, когда деятельность, если рассматривать по сути, оказывается из одной какой-либо сферы, а описывается словами из другой – финансовой сферы. К примеру, Озон.Счет скорее всего фактически представляет из себя аванс и скидку. Но как потребители мы этого не знаем, а видим, что нам предлагается 5% на «счет» и 8% «кешбэк».

И здесь, возвращаясь к тому, о чем говорил Сергей, действительно, невозможно всё формализовать и нужно переходить к некоему agile-регулированию. В этом случае и возникает потребность в нас, чтобы еще до регуляторной «песочницы» создать механизм «доформализации» такого рода кейсов, которых много.

У нас есть несколько странный источник финансовых инноваций – Сколково, где по всей видимости отсутствует необходимая юридическая экспертиза. Я думаю, присутствующие сталкивались с тем, что одно время оттуда шел поток коллег с хорошими айти-сервисами, которые авторы собирались делать на базе электронных кошельков или иных расчетных механизмов. При этом авторы в один голос утверждали, что никакая лицензия или соответствующий статус им не нужны – ведь это же регулирование и это очень сложно. «Мы придумали, как сделать гораздо лучше, чем банки. Будем делать тоже самое, но без регулирования». Это явно несет риски для потребителей.

При этом регуляторные «песочницы» – это не тот механизм, который может решить данную проблему. Здесь нужна предварительная экспертиза. И понятно, что здесь регулятор не в состоянии решить эту проблему – не может же он вычитывать все рекламные объявления или собирать информацию из всех источников. Здесь, видимо, стоит обсудить и возможно сделать кодекс по поводу «разумности, добропорядочности и справедливости» и по поводу того, что такое «правила делового оборота», насколько эти принципы нарушаются, пытаться анализировать и, наверное, даже институционализировать эту экспертизу, чтобы это общественное мнение что-то значило для регулятора.

Я бы не поддержала Андрея Лисицына, который предлагал лучшие практики определять Банку России. Потому что как только ЦБ скажет, что какая-то практика является лучшей, это даже не регуляторный арбитраж, это еще более сложная ситуация. Определять лучшие практики как раз должны общественные объединения. Выдавать экспертную оценку тем или иным сервисам, которые как бы представляются финансовыми, это тоже должна быть общественная оценка и здесь мы тоже можем сыграть свою роль.

Такая общественная экспертиза достаточно актуальна в связи с Оpen API, которые планируется у нас внедрять достаточно активно. Если будет законопроект по этому поводу, то, вероятно, весь поток сервисов, которые к своей айти-составляющей еще пытаются прикрутить некую финансовую составляющую, чтобы зарабатывать не только на айти-сервисе, но еще и «давайте соберем к себе все деньги, переводите зарплату к нам на номинальные счета, мы потом будем выплачивать заработную плату и так далее», начнет через Open API подключаться к счетам клиентов, и здесь явно требуется какой-то водораздел.

Есть проблема по поводу того, что источником поиска участниками рынка различных схем может являться проблема неурегулирования доминирующих игроков. Во всех секторах есть несколько доминирующих игроков, банков или других структур с государственным участием, которые занимают все ниши и во всех нишах работают. И эта проблема вынуждает искать способы, как на рынке закрепиться и что делать. И это тоже тема, которую стоит добавить к той классификации, которую привел Павел Самиев.

Сергей Колганов рассказал о таком явлении, как «межсекторальный арбитраж». Мне кажется, что это очень сложная тема, если ее рассматривать в контексте экосистем. В рамках экосистем будет не только межсекторальное взаимодействие, о котором упоминалось, но и ценообразование, скорее всего, будет межсекторальное, в результате чего может появиться большое количество условно бесплатных услуг.

А ответов на вопрос по поводу того, как работать с ограничением цены снизу, а не сверху, у нас нет.

Мне кажется, что мы сегодня продолжили обсуждение тех вопросов, которые подняли на первом круглом столе – о необходимости описания целевой картины рынка, наличии целей, выраженных в KPI. В том смысле, что, например, создание Системы быстрых платежей – это процесс, но не цель. Цель, вероятно, – улучшение конкуренции на рынке. Значит, должны быть показатели, которые позволяют оценить эти изменения в состоянии конкуренции. Мне кажется важно и дальше работать в этом направлении.

Алексей Маслов: Нужно сказать, что мы затрагиваем очень сложные вопросы, которые в рамках одной дискуссии не просто обсудить и ничего не упустить.

Первое. Необходимо сразу подчеркнуть, что нам в России повезло с регуляторами. ФАС России и Банк России имеют очень высокий профессиональный уровень и огромный опыт взаимодействия с участниками рынка и отраслевыми организациями. Я ориентируюсь на конкретные примеры, которые можно упомянуть.

Например, при обсуждении вопросов регулирования тарифов на эквайринг позиция Банка России и ФАС России была абсолютно правильная. Огромное спасибо им за это! У представителей рынка есть очень хорошие регуляторные партнеры.

Что касается саморегулирования, мне представляется, что мы в самом начале пути. Оно потребует больших вложений со стороны всех участников для того, чтобы это работало правильно, и чтобы потребитель выигрывал.

Второе. В октябре прошлого года мы начали обсуждать новую стратегию ЦБ по развитию национальной платёжной системы. Мы дали достаточно много обратной связи. В ближайшее время будет обсуждаться новая версия, потому что за этот год произошло очень многое. И мы как участники рынка должны приложить максимум усилий, чтобы наш голос был услышан и учтен.

Я уверен, что это возможно. Потому что эти вопросы – конкуренция, развитие индустрии, появление экосистем, все это будет оказывать большое влияние на всех игроков, поставщиков оборудования и программного обеспечения и, самое главное, на потребителей.

Эльман Мехтиев: Хочу попросить прокомментировать один из кейсов профессиональных юристов, коллег из Экспобанка. Речь идет о типе услуг, когда некоторыми компаниями заявляется «мы вам выплатим вперед вашу зарплату, но это никоим образом не финансовая услуга и не микрофинансирование».

Танзила Яндиева: Отвечу на вопрос, который был задан перед моим выступлением – какую роль финансовых институтов мы видим? А она, в теме, которую мы обсуждаем, у нас действительно есть.

Мы все понимаем, что любой бизнес построен на финансовом и денежном обороте. В этой связи банки стоят во «фронте». У нас было много случаев, и они с каждым годом учащаются, когда приходят стартапы и просят нас подобрать им либо удобный инструмент для регулирования своих оборотов, например, тип счета, либо просто приходят и говорят: «Мы считаем, что для нашей деятельности лучше всего подходит номинальный счет, откройте его, пожалуйста. На этот счет будет сливаться весь денежный поток, и мы вам потом очень понятно объясним, в пользу каких бенефициаров и что мы будем переводить». И практически никогда наши мнения не совпадают.

К нам приходил, например, стартап из Сколково. Мы смотрим на то, как устроен их бизнес, и здесь важна роль банка, который подходит не формально, а по сути, и смотрит на бизнес-модель этого стартапа. Первый же взгляд на эту организацию дал ей четкую квалификацию. Компания занималась организацией service desk по фиксированию потоков денежных средств от интернет-магазинов до конечных потребителей. И на промежуточном этапе, когда уже было понимание, что деньги придут от потребителя, она финансировала под высокую процентную ставку этот интернет-магазин под уже будущие поставки.

Увидев это, мы сказали: «вы – платежный агент». Да, у вас есть часть, которая является ИТ-сервисом, вы организовали service desk, вы отслеживаете потоки, вы качественно всё это сделали, но в части денежного обращения деньги сливаются на ваш счет от потребителей напрямую или через Почту России, другие каналы. И это уже соответствует признакам деятельности платежного агента. Это неформальный подход.

Мы не сделали то, что они попросили. Мы посмотрели на их бизнес и честно им сказали, что, как минимум, часть их деятельности подпадает под определенное регулирование.

Очень часто стартапы не понимают, что в части денежного обращения они выполняют функции профессиональных участников финансового рынка и попадают под определенное регулирование.

Здесь важен диалог. Бывает, что мы видим, что они намеренно пытаются завуалировать иными формами расчетов, счетами и т.д. свою деятельность, но бывает, что они просто не понимают, что есть регулирование финансово-денежного обращения, которое они организуют. И эта роль отведена банкам как тем, кто стоит на «фронте».

В части сервисов типа «Деньги вперед» и иных, связанных с зарплатными платежами, у нас диалог выстраивается просто. Мы говорим: «Вы фондируете рынок, в худшем случае, физических лиц, работников напрямую, в более лайт варианте вы фондируете юрлицо, работодателя. Понятно, что в части потребителей Банк России более остро реагирует, потому что пойдут жалобы, вопросы и т.д., но, тем не менее, вы фондируете рынок. Да, у вас есть ИТ-часть и в этой части вы профессионалы, но на вторую часть пригласите профессионального участника финансового рынка (банк, МКК/МФК, иное) и организуйте этот сервис правильно с регуляторной точки зрения.» Но тут уже коммерция включается. К сожалению, жадность побеждает во многих случаях здравый смысл.

Мы свою роль видим в участии первичном потоке – обрабатывать его, выстраивать коммуникацию. В части финансирования проектов – это не очень для рынка понятный и приятный с регуляторной точки зрений кейс.

И это очевидно не только для нас, но и для участников. Мы в той ситуации говорим либо «нет», либо «давайте мы правильно организуем ваш поток, правильно выстроим наши отношения». Тут даже нет смысла отдавать это в экспертное сообщество. Тут нужно просто выстроить микс ИТ-части, финансового сервиса и участника в части возможности профессионального фондирования рынка, это может быть МФК, банк, и т.д.

Мы свою роль видим в этой связи каким-то таким «фронтом», который это обрабатывает, поскольку нас регулирует Банк России, и он проверяет, в том числе, как мы организовываем обороты по счетам этих участников. С другой стороны, стараемся индивидуально подходить к таким кейсам, подсказываем, как правильно организовать свой бизнес, если с той стороны есть фидбэк и желание выстроить правильно свой бизнес.

Еще пара мыслей есть. Мне очень близка концепция регулирования функций, а не субъекта. Хотя я, наверное, работаю в самой зарегулированной с этой точки зрения организации на рынке.

Когда появляются цифровые финансовые активы, отдельные рынки, неочевидные и непонятные первично для регулятора, мы должны научиться регулировать функцию. С точки зрения легализации это важно, это более эффективно, но более рискованно и ответственно, и для регулятора это вызов. Может, рассмотреть эту концепцию как более значимую на нашем рынке.

В части инициативы по созданию профессиональной ассоциации, надо понимать, какие инструменты дадут в руки ассоциациям, которые будут арбитражами заниматься. Но как минимум, они могут выступать экспертным сообществом, которое будет давать рекомендации и Банку России, и участнику, который к ним обратился, для того чтобы им подсказали, кто они и как могут грамотно вписаться в этот рынок.

Ольга Сергеева: Убеждаюсь в том что то, чего нам не хватает и что может быть важным для регуляторов при принятии решений, когда у участников рынка есть понимание, что что-то не в порядке, отнестись внимательно к их жалобам, назовем это так, и выслушать позицию. При неочевидности ситуации понять, как эта проблема видится участником рынка, на мой взгляд, очень важно.

Для ассоциаций есть тема с тем, насколько они могут вырабатывать общую позицию в ситуации, когда отдельные участники рынка могут быть не согласны. Но сама идея, что нужно выслушать, и негатив, который возникает по поводу, донести и обсудить с регулятором, чтобы он тоже делал оценку, это практический шаг. Это условно внутреннее решение ассоциаций определённым образом относиться к поставленным проблемам, их обсуждать, и, если не получается единогласного решения внутри ассоциации, то выносить эту тему дальше. Потому что за маленькими проблемами может потом скрываться большая проблема, не сразу очевидная.

Сергей Калганов: Мне кажется, мы пришли к некой развилке. Регуляторный арбитраж стоит разделить на две части.

Первая часть – когда компании используют регуляторный арбитраж, чтобы обходить нормы закона. Это единичные случаи, не системная практика на рынке. Вторая – где определённое регулирование вынуждает рынок в целом идти в область регуляторного арбитража, потому что так строится бизнес-модель.

Во втором случае есть две разные составляющие. Одну можно решать с помощью регулирования. Вторая во многом зависит от профильных организаций, СРО – чтобы они излагали свои предложения и объясняли, почему бизнес строится таким образом. Возможно, есть выгоды для потребителя, я не исключаю.

Но в первой части регуляторных арбитражей, в этих практиках мы не увидели для потребителя абсолютно никакой выгоды. Не знаю, какая выгода для потребителя получать кредит по большой ставке. Речь шла не только об МФО, но и о банках тоже. Межсекторальный регуляторный арбитраж затрагивает не только регулируемые Банком России организации. Там может быть и факторинг, и лизинг, целый спектр вариаций. Здесь рынок тоже должен для себя сформулировать, как он видит способ нейтрализовать недобросовестные практики.

Ольга Сергеева верно указала, что мы – надзорный орган и, естественно, в первую очередь смотрим на недобросовестную практику конкретной компании, наша задача ее пресекать и создавать условия на финансовом рынке для его развития и для создания доверительной среды для потребителя. Но без участников рынка, без их видения это невозможно.

Можно идти двумя путями: регулятору выходить с вопросом к участникам рынка. Но никто не запрещает и самим участникам рынка изложить свое видение, как это сделать. Мы сегодня услышали много разных вариантов: это могут быть стандарты (хотя тоже не очевидно), могут быть изменения в закон, кодекс этики.

В общем, хотелось бы услышать от рынка его видение, как дальше быть с регуляторным арбитражем. У нас есть и свое видение. Мы готовы его обсуждать.

Андрей Лисицын: Поддерживаю тезис, который проходит через обсуждение красной линией, что основой для работы с практикой регуляторного арбитража является регулирование функций, а не формы. От этого тезиса потом рождаются все остальные решения.

Еще один момент, это то, какой еще мотив кроме защиты потребителя и противодействия недобросовестным практикам может быть у регулятора, надзорного органа? Развитие рынка предполагает снижение издержек, развитие новых сервисов, которых нет на рынке, но еще и определённый протекционизм тех функций, которые национальными институтами, работающими на основе российского права, предоставляются. Как работает на трансграничном уровне то, что мы уже обсуждали, – это вопрос. Протекционизм, определённый как развитие, можно заявлять как цель, учитывая сложную ситуацию на внешнем контуре.

Здесь проходит тонкая грань, которую мы вряд ли сможем сейчас обсудить. Это наши обязательства, которые есть перед международными организациями типа ВТО. Но, тем не менее, ставить это как цель, как некий стратегический инструмент поддержки российских участников рынка, которые предоставляют те или иные функции, создание им более понятных условий деятельности, – это важная задача, которую мог бы решать регулятор.

Общественность может только сигнализировать, быть экспертным институтом. Но принимает решения и осуществляет действия рынок только на основе сигналов, считываемых от регулятора.

Андрей Емелин: Я предлагаю взять на себя обязательство реализовать не менее 70% сегодня оговоренного.

Павел Шуст: Вывод такой, мне кажется, что это тот случай, когда мы с регулятором на одной стороне. Мы абсолютно согласны в том, что и регулятор, и участники рынка против регуляторного арбитража. Мы знаем куда стремиться. А уж как мы будем стремиться, давайте решим по итогам совещания. Я думаю, что это будет крайне эффективно.

Роман Прохоров: У нас в обсуждениях от регулятора прозвучала тема, что есть дух и есть буква закона. На самом деле это очень опасная тема. Потому что, когда мы пытаемся апеллировать к этому «духу» закона, создаётся огромное поле для волюнтаристского применения механизмов.

Нам совместно с регулятором надо понять – мы идем по форме, как бы это ни было прискорбно для кого-то, либо пытаемся переходить на «дух» и куда нас дальше понесет – не понятно.

Прозвучала тема, что инновации всегда кому-то угрожают. И действительно это так и есть. Они по своей сути угрожают всем: и существующим участникам рынка, и регулятору – потому что он их не понимает, и потребителям – потому что они тоже не совсем понимают риски, а риски всегда есть. Поэтому наша общая задача, когда мы обсуждаем какие-то вещи, с которыми надо бороться – и мисселинг, и регуляторный арбитраж, которым часто вынуждены пользоваться инновационные подходы, возникающие как раз на «стыках» регулирования – чтобы мы «с водой не выплёскивали ребенка». Как раз и пытались эту историю закрывать регуляторными «песочницами». Пока это не очень получается.

Мария Михайлова: Может быть, это и правильно, в тот момент, когда наибольшее количество инноваций появляется, руководствоваться духом и нормой.

Другое дело, что это дух, о котором в каком-то смысле говорила Ольга Сергеева, мы должны на данном этапе в какой-то степени формализовать, как мы его понимаем. Именно для того, чтобы поддержать те инновации, которые нацелены на развитие, а не те, которые хотят монетизировать ИТ или иные сервисы за счет нерегулируемого оказания финансовых услуг. Этот дух, институционально оформленный, например, в виде общественной экспертизы, и разделение определённых принципов, мне кажется, мог бы нам помочь «не выплеснуть».

Роман Прохоров: Мы полностью поддерживаем. Главное, чтобы это был правильный дух.

Эльман Мехтиев: Мне как человеку, 20 лет проработавшему в иностранных компаниях, было вбито очень жестко, что буква – это хорошо, но сверху еще и дух. То есть не просто соответствие букве, но и духу самой буквы.

Хотя в нашей прессе в последнее время появляется фраза «депутаты хотели сказать иное, закон надо читать вот так». Я думаю, Роман, Вы именно этого боитесь, что несмотря на то, что буквы говорят одно, некоторые «духом» прикрывают совсем другие «буквы».

Алексей Маслов: Я считаю, что в ближайший год-два-три нас ждут большие перемены. Сейчас все ускоряется и ускоряется. И в этом отношении сотрудничество между представителям рынка и регуляторами становится более важным, поэтому важно находить эти правильные решения.

Эльман Мехтиев: Позвольте сделать маленькое резюме.

Круглый стол пошел совершенно не по сценарию, да и черт с ним, с этим сценарием. Живое обсуждение гораздо важнее. Не просто спор, что нам нужно – экспертный совет или «песочница» – мы найдём форму, которая устроит всех.

Нам нужно было определиться с некоторыми принципиальными моментами и услышать друг друга, наших партнёров, что мы думаем в унисон, и главной нашей целью является развитие рынка, которое без конкуренции, как бы ни менялись правила рынка, границы рынка, конечно невозможно.

Мы договорились до нескольких вещей, с которыми все согласны, а также которые стоит обсудить отдельно.

Итак, регулировать надо деятельность или функцию, а не субъект. При рассмотрении ситуации арбитража нужно анализировать есть ли ценность для потребителя. Надо не забывать, что мы все – участники российского рынка, и вопросы трансграничного оказания услуг стоят довольно остро. Надо смотреть на то, как можно привлечь внимание к той проблеме, которая есть, если даже просто часть рынка считает, что нарушаются даже не буквы закона, а его дух. Регуляторный арбитраж – это не только соблюдение формально буквы закона, но также и ситуации, когда мы видим урон рынку, урон конкуренции. Причин этого урона может быть много, в том числе и доминирование не только государственных, но и частных банков. В том числе и то, что регулирование позволяет это доминирование.

Кейсы, использованные в качестве примеров при подготовке к обсуждению

Кейс 1. Использование платежного инструмента для обеспечения формального соответствия требованиям регулирования в сфере ограничения Полной Стоимости Кредита

Использование электронных кошельков при выдаче микрозаймов на приобретение товаров с целью ухода от соответствия формальному определению POS-микрозайма для использования повышенной ставки ПСК. (см. https://www.kommersant.ru/doc/4350730).

Кейс 2. Граница между финансовыми и нефинансовыми услугами

• Пример 1. Начисление процентов на «остаток по счету» (Сервис Озон.Счёт).

«Ozon.Счёт — это не банковский продукт. Это бесплатный инструмент, с помощью которого вы можете максимально выгодно покупать на Ozon. За каждую оплату с Ozon.Счёта вы получаете кэшбэк в ozon.рублях. Это не деньги, а виртуальные условные единицы, которыми вы можете оплачивать до 99% стоимости покупок на Ozon. А остаток на Ozon.Счёте — ваш аванс для будущих покупок! Период проведения акции: с 10.10.2020 г. по 30.11.2020 г. Информация об организаторе акции, о правилах ее проведения, сроках, месте и порядке получения оzon.рублей – в личном кабинете на Ozon.ru».

• Пример 2. Сервисы «займов до зарплаты» с взиманием комиссии, позиционирующиеся как «некредитные»

Сервис PayDay интернет-компании Mail.ru Group

«Позволяет работникам получать деньги из своей зарплаты раньше обычного дня ее выплаты. Сервис зарабатывает на комиссии от переводов».

«Это не сервис микрофинансирования, получать клиенты будут то, что уже заработали, подчеркивают в компании.»

https://www.kommersant.ru/doc/4399824

https://www.forbes.ru/tehnologii/404341-dengi-do-zarplaty-ot-mailru-group-kak-eto-rabotaet-i-komu-eto-nuzhno

Сервис «Деньги вперед»

Информационный сервис, при оказании которого «Сотрудники заполняют заявление на перевод зарплаты в ООО «ДВ». Для бухгалтерии при этом ничего не меняется — выплаты делаются также, как и раньше, просто на новые реквизиты номинального счёта».

Кейс 3. Бесплатный финансовый сервис (условно бесплатный, но не freemium; по низкой цене для сегмента данных сервисов), предоставляемый в условной связи (в пакете услуг) с другим или другими сервисами.

Не ущемляющий права потребителя (Статья 16. Недействительность условий договора, ущемляющих права потребителя), но возможно ограничивающиий конкуренцию в сегменте.

Возможные примеры:

• пониженная ставка по кредиту при условии страхования;

• пониженная ставка эквайринга при условии кредитования;

• перевод без комиссии при условии конвертации и др.